Михаил стеблин-каменский - миф. Стеблин-каменский, михаил иванович

3 мая 2018 г. умер Иван Михайлович Стеблин-Каменский. Когда уходит такая личность, абсолютно легендарная для петербургской культуры, каждый вспоминает свое. Кто-то вспомнит его участие в ленинградской андеграундной поэзии 70-х годов, кто-то расскажет о его участии в археологических экспедициях, кто-то перечислит научные заслуги. У меня со Стеблиным связаны три эпизода, каждый из которых сыграл значительную роль в моей жизни.
В 1995 году, едва став деканом Восточного факультета, Иван Михайлович придумал новые подразделения, курсы и спецкурсы, обновляющие факультетскую программу. В частности, он придумал отделение истории Египта, на котором студенты одновременно должны были становиться и египтологами, и знатоками египетского диалекта арабского языка. Как бы диахронический Египет. С точки зрения ученого, такая затея могла прийти в голову только поэту, потому что на практике ты либо египтолог, либо арабист, и третьего не дано. Но Стеблин активно продвинул эту идею, и было несколько выпусков с дипломом "Историк Египта". Еще одной затеей нового декана было обучение историков древнего Востока истории и культуре синхронных цивилизаций. Ассириологи должны были изучать на старших курсах историю древнего Египта, а египтологи - наоборот, историю Месопотамии. Так вот, на это последнее он сосватал меня, работавшего тогда на Философском факультете. Не почитать ли Вам историю месопотамской культуры для египтологов 4 курса? Я ответил: отчего бы и не почитать. И целый год я просвещал троих египтологов, приобретая опыт чтения лекций на Восточном. Кстати, эта последняя инициатива прижилась, и на кафедре древнего Востока по-прежнему читают специалистам истории параллельных цивилизаций, как это задумал Стеблин.
В 1998 году Стеблин позвал меня читать философию культуры африканистам. А на следующий год я читал ее уже группе арабистов и иранистов. Кадровый выбор декана определялся тем, что я по выучке не философ, а востоковед, и поэтому буду иллюстрировать теорию примерами из хорошо известных дисциплин. Так и получилось. Учившиеся у меня в течение этих двух лет восточники впоследствии стали сочетать историко-филологические методы изучения источников с их культурологическим осмыслением. И эта инициатива Стеблина по-прежнему живет на факультете. Я до сих пор читаю философию культуры большому потоку студентов 2 курса.
В 2005 г. решалась судьба моего издания антологии переводов В.К.Шилейко. Собралась редколлегия Литпамятников, но в ней не было ни одного классического древневосточника (египтолога или ассириолога). Однако в ней состоял древнеиранист Стеблин-Каменский. Иван Михайлович взял слово и предложил, во-первых, поддержать издание, а во-вторых - назначить его ответственным редактором книги. После того, как я узнал о решении, Стеблин сказал мне, что вся ответственность за книгу, разумеется, на мне, но "крышу" он мне обеспечит. Он не вмешивался в сам процесс работы, не смотрел итоговый вариант, но на всех этапах напоминал издательству и редакторам "Науки", что наблюдает за процессом и хотел бы видеть результат. Через два года, когда книга вышла, я принес свежий экземпляр в Институт лингвистических исследований, где тогда уже работал Иван Михайлович. Он посмотрел, оценил красоту суперобложки и содержание книги. Поздравил меня с изданием. А потом подарил мне книгу своих переводов из Авесты.

В своем отношении к жизни, к людям, к науке Иван Стеблин-Каменский был поэт. Он даже на деканском месте оставался любителем спектаклей. На День филолога и восточника обязательно приходил в халате и тюбетейке и читал стихи на фарси. От Стеблина, помимо его научных трудов и стихов, останутся произведения уникального жанра - сборники анекдотов о востоковедах. В полном соответствии с мусульманской традицией иснада он всегда указывал передатчиков анекдотической традиции. Лучше всего поэту Стеблину удавались не лирические стихи о жизни, не пьесы, а шуточные стихи на юбилеи коллег по цеху. Всякий раз это был фейерверк остроумия, изысканная игра слов. Часто эти посвящения были выполнены в форме акростиха с фамилией (или даже с именем и фамилией) юбиляра. Больше всего Стеблин был похож на дервиша, незнамо как забредшего в собрание бюрократов. Свои научные доклады он тоже читал как суфийский остроумец - обязательно с усмешкой, с сильной жестикуляцией, с примерами из поэзии и с непременными остротами между каждыми двумя идеями доклада. Как декан он был рассеян, не всегда замечал человека, мимо которого проходил, постоянно где-то витал, часто даже не ходил, а немного вспархивал над коридорами факультета (была у него странная манера ходить полупрыжками). В этом тоже было что-то мистическое - острая тяга вверх. Православная вера Стеблина была с некоторым оттенком спектакля. Работники факультета до сих пор вспоминают, как он пригласил священника, чтобы тот окропил деканат святой водой и обмахал кадилом. Разумеется, это должно было выглядеть как серьезный ритуал, но вышел настоящий спектакль.
Достижения Стеблина-Каменского в науке очень серьезны и прочны. Он был крупнейшим знатоком Авесты и ваханского языка в России, одним из самых талантливых лингвистов-этнографов. Но и тут не без курьезов. Стеблина постоянно тянуло говорить и писать о растениях. В.Н.Топоров очень ценил это в нем, потому что был большим любителем деревьев и разных кустарников. О чем бы Иван Михайлович ни делал доклад - но в любом месте мог свернуть на этимологию какого-нибудь колоска, кустика или цветочка в иранских или - шире - во всех индоевропейских языках. Неслучайно его единственная монография посвящена именно культурным растениям в языках Памира. Часто во время его выступлений я ловил себя на мысли, что жду, когда он заметит в тексте какой-нибудь цветок и пустится о нем говорить. Видимо, в этом разносторонне одаренном человеке был силен и талант ботаника. Хотя "ботаником" по жизни он никогда не был.

Михаи́л Ива́нович Стебли́н-Каме́нский (29 августа 1903, Санкт-Петербург — 17 сентября 1981, Ленинград) — советский филолог, доктор наук (1948), профессор (1950), почётный доктор Стокгольмского (1969) и Рейкьявикского (1971) университетов. Труды по скандинавским языкам и скандинавской литературе, по теоретической лингвистике; переводы со скандинавских языков.М. И. Стеблин-Каменский родился в семье служащего. Он поступил на специальность «Английский язык» в Петроградский университет, но в 1924 году был отчислен за «непролетарское происхождение» из состава его студентов. В 1927 году он закончил курсы английского языка и начал преподавать его в Политехническом институте, а также занимался в издательстве Академии наук словарной работой, в частности он принимал участие в составлении известного англо-русского словаря В. К. Мюллера и С. К. Боянуса, изданного впервые в 1931 году. В1939 году Стеблин-Каменский сдал экстерном экзамены на филологический факультет Ленинградского университета по специальности «Английский язык».

Затем М. И. Стеблин-Каменский пошёл в аспирантуру Института русской литературы Академии наук. Весь период блокады он провёл в Ленинграде. Его кандидатская диссертация была посвящена древнеанглийскому поэтическому стилю и называлась «К вопросу о развитии древнеанглийского поэтического стиля (субстантивный эпитет в древнеанглийской поэзии)». Филологический факультет Ленинградского университета был эвакуирован тогда частично в Саратов, частично в Ташкент, где и состоялась защита (1943). Сам Стеблин-Каменский на защите не присутствовал, что допускалось для лиц, находившихся на фронтах войны (блокадный Ленинград приравнивался к фронту).

Изучая древнеанглийскую поэзию, М. И. Стеблин-Каменский заинтересовался древнескандинавской литературой, а позже и скандинавскими языками. В 1945 году он стал докторантом филологического факультета Ленинградского университета. Его докторская диссертация называлась «Поэзия скальдов». Её защита состоялась в 1948 году, после чего М. И. Стеблин-Каменский стал сначала доцентом, а затем и профессором на скандинавском отделении ЛГУ.

В 1950 году Стеблин-Каменский был назначен заведующим кафедрой германской филологии, которая в то время включала немецкое и скандинавское отделения. В 1955 году к этой кафедре была присоединена кафедра английской филологии. В 1958 году произошла очередная реорганизация, в результате которой филологический факультет ЛГУ включил в себя бывший 1-й Институт иностранных языков, а на факультете по инициативе М. И. Стеблин-Каменского впервые в отечественной высшей школе возникла кафедра скандинавской филологии, заведующим которой он стал. Со временем эта кафедра превратилась в один из крупнейших европейских центров не только по уровню преподавания, но и по глубине изучения скандинавских языков, а также культуры стран Скандинавии. В 1972 году по инициативе и под руководством М. И. Стеблин-Каменского на кафедре открылось также нидерландское отделение (нидерландский язык не принадлежит к числу скандинавских), деятельность которого направлял В. П. Берков.

Два длительных периода Стеблин-Каменский одновременно с работой в университете был также научным сотрудником Ленинградского отделения Института языкознания Академии наук.Стеблин-Каменский принимал самое активное участие во многих научных конференциях, симпозиумах и конгрессах. В частности, он был одним из инициаторов и одним из главных и наиболее авторитетных участников конференций по комплексному изучению истории, экономики, языка и культуры скандинавских стран и Финляндии, первая из которых состоялась в1963 году. Как отмечали знавшие Стеблин-Каменского люди, его выступления были всегда не только глубоки по содержанию, но и увлекательны и блестящи по форме.

М. И. Стеблин-Каменский является автором в общей сложности около полутора сотен работ. Среди них выделяются работы по скандинавскому и общему языкознанию. Лингвистические работы Стеблин-Каменского в основном включают исторические грамматики скандинавских языков в духе Ленинградской школы филологии, но с более ярко выраженным интересом к структурализму и проблемам общей теории языка (сборник статей «Спорное в языкознании», 1974). Его грамматика древнеисландского языка (1955) считается одной из лучших по точности и детальности описания фактов словоизменительной морфологии и морфонологии.

Одним из первых среди отечественных филологов Стеблин-Каменский обратился к изучению проблем фонологии на материале истории скандинавских языков, опубликовал многочисленные статьи, впоследствии собранные в книге «Очерки по диахронической фонологии скандинавских языков» (1966).

Благодаря деятельности М. И. Стеблин-Каменского русскоязычный читатель познакомился с крупнейшими памятниками древнеисландской литературы: крупнейшими родовымисагами, поэзией скальдов, «Старшей» и «Младшей Эддой», королевскими сагами. Все эти издания выходили по его инициативе, под его редакцией, с его статьями и комментариями и во многих случаях с его переводами.

Ученому было 72 года. Он известен как специалист в области иранистики, истории иранских языков, этимологии, фольклора и этнографии иранских народов, переводчик «Авесты». О его кончине сообщили в фейсбуке его коллеги по в Восточному факультету Санкт-Петербургского государственного университета. Иван Михайлович Стеблин-Каменский родился 5 ноября 1945 года в Ленинграде, в семье филолога Михаила Ивановича Стеблина-Каменского.

Академик Иван Стеблин-Каменский. Фото: https://s0tnik.livejournal.com/44138.html

В 1967 году работал учителем русского языка в сельской школе на Памире. С 1964 года участвовал в археологических и этнолингвистических экспедициях в Таджикистане, Туркмении, на Памире, в Туве, на Южном Урале, в Синьцзяне, Киргизии, Иране. Проводил там этнолингвистические и этноботанические исследования. В 1968 году окончил Кафедру иранской филологии Восточного факультета Ленинградского государственного университета по специальности «иранская филология». Изучал персидский, осетинский, хорезмийский, авестийский, афганский, среднеперсидский, древнеперсидский, согдийский, таджикский, арабский, древнегреческий и латинский языки. Также изучал персидскую литературу и материальную культуру Ирана.

В 1968 году поступил в аспирантуру на Восточном факультете при Ленинградском отделении Института востоковедения АН и в 1971 году защитил кандидатскую диссертацию на тему «Историческая фонетика ваханского языка». С 1971 года работал младшим научным сотрудником Ленинградского отделения Института востоковедения АН СССР. С сентября 1981 года работал старшим преподавателем на Восточном факультете. В 1984 году защитил докторскую диссертацию на тему «Земледельческая лексика памирских языков в сравнительно-историческом освещении» в Институте языкознания АН СССР в Москве.

С 1984 года — доцент кафедры иранской филологии Восточного факультета, с 1987 года — профессор, с ноября 1991 года по ноябрь 2006 года — заведующий кафедрой иранской филологии. С сентября 1994 года исполнял обязанности декана Восточного факультета Санкт-Петербургского государственного университета, в июне 1995 года был избран деканом, а в 2000 году был переизбран на второй срок, оставил пост декана в августе 2005 года. В 1997 году избран членом-корреспондентом РАН по Отделению языка и литературы, в 2003 году — действительным членом РАН. С декабря 2005 года — работал главным научным сотрудником Института лингвистических исследований РАН.

Автор более 150 опубликованных работ, в том числе книг: "Культурные растения в памирских языках. Очерки по истории лексики памирских языков. Названия культурных растений" (1982), "Этимологический словарь ваханского языка" (1999), "Стеблин-Каменские (Стеблинские, Стеблин-Каминские). Опыт историко-генеалогического исследования" (2005; совместно с В.В. Коротенко, А.А. Шумковым). Подготовил к изданию многие сборники, среди которых: "Сказки народов Памира" (1976), "Языки Восточного Гиндукуша. Ваханский язык. Тексты, словарь, грамматический очерк" (1976), "Сказки и легенды Систана" (1981), "Авеста. Избранные гимны" (1990), "Гаты Заратуштры" (2009) и др.

Михаи́л Ива́нович Стебли́н-Каме́нский (29 августа [11 сентября ] , Санкт-Петербург - 17 сентября , Ленинград) - советский филолог, доктор наук (1948), профессор (1950), почётный доктор Стокгольмского (1969) и Рейкьявикского (1971) университетов. Труды по скандинавским языкам и скандинавской литературе , по теоретической лингвистике; переводы со скандинавских языков.

Биография

М. И. Стеблин-Каменский родился в семье служащего. Он поступил на специальность «Английский язык» в Петроградский университет , но в 1924 году был отчислен за «непролетарское происхождение» из состава его студентов. В 1927 году он окончил курсы английского языка и начал преподавать его в , а также занимался в издательстве Академии наук словарной работой, в частности принимал участие в составлении известного англо-русского словаря В. К. Мюллера и С. К. Боянуса, изданного впервые в 1931 году . В 1939 году Стеблин-Каменский сдал экстерном экзамены на филологическом факультете Ленинградского университета по специальности «Английский язык».

Затем Стеблин-Каменский поступил в аспирантуру . Весь период блокады он провёл в Ленинграде. Его кандидатская диссертация была посвящена древнеанглийскому поэтическому стилю и называлась «К вопросу о развитии древнеанглийского поэтического стиля (субстантивный эпитет в древнеанглийской поэзии)». Филологический факультет был эвакуирован тогда частично в Саратов , частично в Ташкент , где и состоялась защита (1943). Сам учёный на защите не присутствовал, что допускалось для лиц, находившихся на фронтах войны (блокадный Ленинград приравнивался к фронту).

Изучая древнеанглийскую поэзию, Стеблин-Каменский заинтересовался древнескандинавской литературой, а позже и скандинавскими языками . В 1945 году он стал докторантом филологического факультета ЛГУ. Его докторская диссертация называлась «Поэзия скальдов». Её защита состоялась в 1948 году , после чего Стеблин-Каменский стал сначала доцентом , а затем и профессором на скандинавском отделении ЛГУ.

Сын М. И. Стеблина-Каменского, И. М. Стеблин-Каменский (род. 1945) - также известный филолог, академик РАН (2006).

Научная деятельность и наследие

Стеблин-Каменский принимал самое активное участие во многих научных конференциях, симпозиумах и конгрессах. В частности, он был одним из инициаторов и одним из главных и наиболее авторитетных участников конференций по комплексному изучению истории, экономики, языка и культуры скандинавских стран и Финляндии, первая из которых состоялась в 1963 году . Как отмечали знавшие Стеблин-Каменского люди, его выступления были всегда не только глубоки по содержанию, но и увлекательны и блестящи по форме.

М. И. Стеблин-Каменский является автором в общей сложности около полутора сотен работ. Среди них выделяются работы по скандинавскому и общему языкознанию. Лингвистические работы Стеблин-Каменского в основном включают исторические грамматики скандинавских языков в духе Ленинградской школы филологии , но с более ярко выраженным интересом к структурализму и проблемам общей теории языка (сборник статей «Спорное в языкознании», ). Его грамматика древнеисландского языка () считается одной из лучших по точности и детальности описания фактов словоизменительной морфологии и морфонологии .

Благодаря деятельности М. И. Стеблин-Каменского русскоязычный читатель познакомился с крупнейшими памятниками древнеисландской литературы: крупнейшими родовыми сагами , поэзией скальдов, «Старшей» и «Младшей Эддой» , королевскими сагами. Все эти издания выходили по его инициативе, под его редакцией, с его статьями и комментариями и во многих случаях с его переводами.

Переводы некоторых работ М. И. Стеблин-Каменского выпущены в Дании , Исландии , Норвегии , США , Чехословакии , Эстонии и Японии .

Библиография

Основные публикации

Исландская литература, 1947.
Стеблин-Каменский М. И. История скандинавских языков / М. И. Стеблин-Каменский; Отв. ред. акад. В. Ф. Шишмарёв ; . - М .; Л. : Издательство Академии наук СССР , 1953. - 340 с. - 3000 экз. (в пер.)
Стеблин-Каменский М. И. Древнеисландский язык. - М .: Издательство литературы на иностранных языках , 1955. - 286 с. - (Библиотека филолога). - 3000 экз.
Стеблин-Каменский М. И. Грамматика норвежского языка. - М .: Издательство Академии наук СССР , 1957. - 246 с. - 2500 экз.
Стеблин-Каменский М. И. Очерки по диахронической фонологии скандинавских языков. - 1966. , .
Стеблин-Каменский М. И. . - Культура Исландии. - Л. : Наука , 1967.
Стеблин-Каменский М. И. Спорное в языкознании. - Издательство Ленинградского университета , 1974. - 144 с. - 7505 экз.
Стеблин-Каменский М. И. . - Л. : Наука , 1976. - 104 с. - 40 000 экз.
Стеблин-Каменский М. И. . - М .: Наука , 1979.
Стеблин-Каменский М. И. Поэзия скальдов / Сост. М. Стеблин-Каменский, С. Петров. - 1979. - 184 с. - (Литературные памятники). - 50 000 экз.
Стеблин-Каменский М. И. . - Л. : Издательство Ленинградского университета , 1978. - 176 с. - 3974 экз.
Стеблин-Каменский М. И. . - Л. : Наука , 1984. - 246 с. - 11 200 экз.
Стеблин-Каменский М. И. Труды по филологии. - СПб. : Филологический факультет СПбГУ , 2003. - 928 с. - (Филологическое наследие).
Стеблин-Каменский М. И. Из записных книжек. (1958-1981). Дневники. Письма. Проза. Стихи / Сост. Ю. А. Клейнер . - СПб. : Европейский Дом, 2009. - 372 с. - (Дневники и воспоминания петербургских учёных). - 800 экз. - ISBN 978-5-8015-0231-1 .

Литература о Стеблин-Каменском

Жаров Б. С. Михаил Иванович Стеблин-Каменский // Philologica Scandinavica: Сборник статей к 100-летию со дня рождения М. И. Стеблин-Каменского. - СПб.: Филологический факультет СПбГУ , 2003. - С. 5-7.
Жаров Б. С. Корифей российской скандинавистики: К столетию со дня рождения Михаила Ивановича Стеблин-Каменского // Скандинавские чтения 2002 года - СПб.: Кунсткамера , 2003. - С. 5-10.

Напишите отзыв о статье "Стеблин-Каменский, Михаил Иванович"

Ссылки

Отрывок, характеризующий Стеблин-Каменский, Михаил Иванович

Но Ростов не отвечал ему.
– Так я буду надеяться, ваше сиятельство.
– Я прикажу.
«Завтра, очень может быть, пошлют с каким нибудь приказанием к государю, – подумал он. – Слава Богу».

Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l"empereur! бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:
«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.
Наполеон».

В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.
В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
Было 9 часов утра. Туман сплошным морем расстилался по низу, но при деревне Шлапанице, на высоте, на которой стоял Наполеон, окруженный своими маршалами, было совершенно светло. Над ним было ясное, голубое небо, и огромный шар солнца, как огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана. Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего. Наполеон стоял несколько впереди своих маршалов на маленькой серой арабской лошади, в синей шинели, в той самой, в которой он делал итальянскую кампанию. Он молча вглядывался в холмы, которые как бы выступали из моря тумана, и по которым вдалеке двигались русские войска, и прислушивался к звукам стрельбы в лощине. В то время еще худое лицо его не шевелилось ни одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены на одно место. Его предположения оказывались верными. Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен был атаковать и считал ключом позиции. Он видел среди тумана, как в углублении, составляемом двумя горами около деревни Прац, всё по одному направлению к лощинам двигались, блестя штыками, русские колонны и одна за другой скрывались в море тумана. По сведениям, полученным им с вечера, по звукам колес и шагов, слышанным ночью на аванпостах, по беспорядочности движения русских колонн, по всем предположениям он ясно видел, что союзники считали его далеко впереди себя, что колонны, двигавшиеся близ Працена, составляли центр русской армии, и что центр уже достаточно ослаблен для того, чтобы успешно атаковать его. Но он всё еще не начинал дела.